«Рай»: победа амбиций над здравым смыслом

Два главных воплощения Каина и Авеля российского кинематографа в лице Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского, похоже, окончательно перенесли свое личное противостояние на большие экраны. Более успешный и плодовитый младший брат уже давно стал предметом зависти старшего, который пытается повторить его успех. Кончаловского как творца последнее десятилетие бросает в разные киноипостаси синхронно с Михалковым, который то пытается снимать камерные авторские истории, понятные порой исключительно ему, то вываливает на зрителей невнятные сиквелы «Утомленных солнцем», которые снял он, а стыдно было почему-то всем.

Кончаловский также не отставал, то эпатируя публику сюрреалистичным «Глянцем», то снимая в Голливуде абсолютно бесталанный и пустой семейный блокбастер «Щелкунчик и Крысиный король». У обоих братьев, несмотря на постоянную взаимную творческую борьбу, существует еще одна прекрасная объединяющая черта — они обожают затаскивать в свои фильмы родственников. Михалков — дочерей, Кончаловский — жену. Но главная, окончательно скрепляющая черта их кинематографистского стиля — болезненное величие и попытка почти в каждой ленте выставить себя не просто в виде творца отдельного произведения, но и демиурга отдельного искусства или, может, даже целого мира. Картина «Рай» — ярчайший пример этого маниакального чувства творческого псевдопревосходства.

Сюжет «Рая» сконцентрирован на судьбе русской эмигрантки Ольги Каменской, уехавшей во Францию, которая за укрывательство двух еврейских мальчиков попадает в концлагерь. Ее жизненный путь переплетается с бывшим любовником Хельмутом, дослужившимся до впечатляющего чина главы службы контроля по уничтожению евреев в СС. Лента пытается одновременно рассказать как личную судьбу персонажей, так и показать общий фон трагедии Холокоста.

Основная проблема ленты, как, в принципе, и всего российского кинематографа, пафосно называющего себя артхаусом — непреодолимое желание автора показать зрителю свой интеллект и кругозор, забывая порой о самом главном, собственно, о самом кино. Фильм проигрывает во всем, начиная с необычной концепции подачи, заканчивая самим смысловым наполнением происходящего на экране.

«Рай» снят в псевдодокументальном стиле, когда практически половину фильма мы видим персонажей, которые, сидя за столом на сером фоне, исповедуются камере, рассказывая о своих главных страхах, мечтах и горестях. Совсем скоро зритель понимает, что герои — давно мертвы, а люди, которых он видит, души, которые пытаются оправдаться за свою жизнь у врат рая. Эти сцены-молитвы, сцены-плачи, наверное, лучшее, что есть в картине, и если бы фильм состоял исключительно из них, став практически камерным, театральным действом, то претензий к «Раю» было бы намного меньше. Но как только эти интервью начинают перемежаться с игровым материалом, повествование рушится прямо на глазах. Сцены жизни героев настолько диссонируют с другой частью фильма, выглядят настолько неискренне и топорно, что вся эта псевдодокументалистика начинает приобретать нотки настоящего фарса.

Есть на российском ТВ сериал «Реальные пацаны». Так вот «Рай» — это те же пацаны, только про Холокост, с неискренними слезами Высоцкой и потрясающе заваленными драматическими эпизодами. Персонажам, которые так искренне исповедуются тебе, глядя прямо в глаза, перестаешь верить, когда видишь их настоящую жизнь. Как можно снять кино, в котором на «интервью» актеры порой играют просто блистательно, а в игровых сценах напоминают сериальный капустник — огромный вопрос к режиссеру.

Не добавляет оптимизма и то, что история трагедии Холокоста состоит из фрагментов, надерганных из европейских и голливудских картин. Например, сцены с горами очков из «Списка Шиндлера», насилие конвоиров над женщинами, взятое прямиком из «Ночного портье». Кончаловский даже умудрился украсть идею о женщине, которая ложится в постель с немцем ради спасения, из «Черной книги» или «Сталинграда» Бондарчука. О том, что почти в каждой сцене есть отсылки к Солженицыну, который, правда, писал вовсе не про немецкие лагеря, стоит, наверное, промолчать.

Абсолютно неоригинальную фабулу автор пытается набить до отказа собственными интеллектуальными вставками. Немцы здесь сплошь дворяне и аристократы, обожающие русскую культуру и литературу и забирающие из разграбленных еврейских домов томики Чехова. Они рассуждают о поэзии Байрона, слушают Стравинского, попивают шнапс с обязательной сигареткой и говорят о том, что Сталин — незаурядный человек, похожий на Макиавелли. Узники же концлагерей на их фоне кажутся настоящим зверьем, которое готово убить за тарелку похлебки, склоняется к лесбийскому сексу за пару сигарет и отправляет вместо себя на смерть в газовые камеры детей и стариков. Вот уж действительно авторский взгляд на трагедию Холокоста. Финальная сцена, в которой немец признается в своей полной правоте и возвышении сверхчеловека над другими расами, кажется вообще неуместной в ленте, выбравшей для своей основы такую щепетильную тему.

Кончаловский, конечно, достоин своего брата. Только он может продолжать в 2016 году снимать абсолютно снобское, никчемное кино, похожее на пересоленную похлебку из образов и идей более талантливых постановщиков, выдавая все эти мысли за свои. Да что уж там говорить, Никита Сергеевич хотя бы мнил себя в своих фильмах царем. Кончаловский же в своей новой работе посягнул на звание Бога. Очень жаль, что подобные фильмы выставляют на «Оскар» в качестве примера хорошего российского кино. Ведь с таким небесным кинопривратником, каким возомнил себя Кончаловский, хочется отправиться прямиком в ад. Там общество получше, да и поинтересней.