Митрополит Екатеринодарский и Кубанский Павел после назначения на эту должность дал первое большое интервью телеканалу «Кубань 24». Предлагаем вам выдержки из почти 40 минутной беседы Владыки с главным редактором «Кубань 24» Элиной Касабовой.

— Кем вы хотели быть в детстве? О чем мечтали?

— Мальчишкой я мечтал стать летчиком, как ни странно, но только военным. Я взахлеб читал книги о Покрышкине, о Кожедубе, о других. Но когда учился в 9-10 классах, понял, что поступить в военное летное училище может только комсомолец, а я тогда не хотел вступать в комсомол. Значит, для меня эта дверь закрыта. А сегодня я летаю в молитвах, так что все равно летаю.

— Как вы пришли к Богу?

— Со временем начинаешь понимать, что как бы и сколько бы человек не жил, жизнь все равно проходит. Осознаешь, что есть такие ценности в жизни каждого человека, которые не могут быть заменены временными благами. Это стремление общаться с Богом, уподобление Богу, жить с Богом, жить с церковью. А церковь — это и есть такой корабль, такой организм, который дает человеку возможность идти по такому пути, обеспечивая и духовной поддержкой, и молитвой.

Понимая, что жизнь на земле не заканчивается, я понял, что есть еще и другой путь, который ближе для сердца, для души. Возвратившись из армии, я встретил таких людей, которые действительно жили святой жизнью. Они для меня стали примером, что и сподвигло принять решение пойти по пути служения Богу.

— Вы поступили в семинарию уже в достаточно зрелом возрасте.

— Сказать, что уже в зрелом возрасте — трудно. С 18 до 20 лет, то есть 2 года, я служил в армии — это юноша совсем еще. Потом еще год — в училище. В то время у нас даже документы в семинарию не брали у тех, кто не отслужил в армии. Документы для приема в семинарию без службы в армии могли подать только те, у кого «белый» военный билет. Всех остальных только после армии в семинарию, и других условий не было. Это сегодня молодые ребята иногда приходят до армии, а некоторые даже стремятся уклониться от службы. Я считаю, что это не совсем правильно. Точнее сказать, плохо, если парень не служил в армии и не научился каким-то армейским трудностям. Они же не просто трудности — они воспитывают мальчишку, он становится настоящим мужчиной. Тогда обязательно было служить в армии, что я и сделал.

— Как вы приняли решение постричься в монахи?

— Вот я вам говорил, что служил в армии, и очень много потом осмысливал, что со мной было в армии и после нее. Я понял, что Господь все время был рядом со мной. У меня было столько случаев, что если бы не Господь, то мы, наверное, с вами бы сегодня не встречались. Я потом это все понял, осознал.

Еще я встречался с людьми, которые жили у нас в Караганде. В том числе с Севастианом Карагандинским, который сейчас прославлен в лике святых, а мама говорила, что он меня крестил. Я его помню, хоть и был еще мальчишкой, и тесно с ним не общался — тогда все это было сложно.

Позже я встречался с людьми, которые были очень близки отцу Севастиану —подвижники, аскеты. Так Господь сподобил, что приходилось встречаться со многими людьми, которых иначе, как святыми назвать нельзя. Это давало мне наглядный пример, что Господь все время рядом с нами.

Благодаря таким людям, то одно, то другое как-то складывалось в моей жизни так, что в конечном итоге я принял решение пойти в семинарию. А когда стал учиться, начал все воспринимать по-другому. Даже отношение далеких от церкви родственников воспринимал по-другому. И как-то я приехал и сказал маме: «Знаешь, мам, я нашел себя в жизни, поэтому понимаю, что по-другому просто не хочу и не буду жить, поэтому обо мне пусть кто как хочет, так и говорит».

А тогда ведь не принято было: так стыдно было сказать, что кто-то в церковь ходит, а если еще и учится в семинарии — это вообще катастрофа. Были другие времена и совершенно другие условия. Помню, мы мальчишками, когда пытались на Пасху прийти, а тогда возле каждого храма обязательно стояло кольцо дружинников, потом милиции, потом опять дружинники… Несколько таких колец стояло вокруг храмов, поэтому проникнуть было очень сложно, а детям так вообще невозможно. Детей сажали в милицейские машины, развозили по домам. И я помню, как мы однажды через кладбище пробирались. Бабульки идут, а прохладно, и они в пальто. И мы малыши — раз к ним под пальто. Идет бабуля, а у нее два или три малыша под пальто прячутся. Вот так мы проходили в храм.

— Мой папа был сыном священника, а тогда детей священников собирали в отдельные приюты — в детские дома, где выбивали из сознания, из сердца человека все, что было связано с церковью. Среди таких был и мой папа.

Он не был коммунистом, но после дома-интерната он стал просто атеистом. Хотя потом перед смертью он опять возвратился к церкви, и слава Богу, что так произошло. А мама была верующим человеком. У нас два полюса было: папа — с одной стороны на нас влиял и воспитывал, мама с другой — со стороны церкви. Когда я поступил в семинарию, папа был очень недоволен. Он со мной два года не разговаривал, сказал: «Лучше бы в тюрьму сел — было бы меньше позора».

Хотя потом он совершенно изменил свое отношение к этому. Но произошло это не сразу. Года через два после поступления я приехал на каникулы. Папа еще был антицерковного, антирелигиозного настроения. Мы вышли с ним на улицу, как сейчас помню, был такой летний вечер в Караганде. Я ему говорю: «Знаешь, пап, давай поразмышляем: ты в жизни имел все, как человек, не будешь сожалеть? Ведь жизнь и для тебя, и для мамы, и для меня когда-то завершится. Ты все имел в жизни? Семья у тебя есть, дети у тебя есть, положение в обществе есть. Как человек ты все имел в жизни. И мама все имела. Но сколько мы жили все вместе, ты ходил в клуб, в театр, или смотрел телевизор, а мама ходила в храм. Ты не верил в Бога, а мама верила. Придет такой момент, когда и ты умрешь, и мама умрет. Вот представь, что там за гробом ничего нет. Ты ничего не потерял?» — «Нет, ничего» — «И мама ничего не потеряла. Правда?» — «Правда» — «А теперь представь себе, что там начинается новая жизнь — загробная. Для тебя — все, а для мамы открывается перспектива жизни в Царствии Небесном». Он вздохнул, говорит: «Ты знаешь, твое богословие как пифагоровы штаны — на все стороны равны: куда не повернешь — все время прав».

После этого, по мере того как я стал чаще приезжать в последующие годы, мы беседовали, и в конечно итоге папа стал слушать и смотреть телепередачи, которые тогда вел митрополит Кирилл — нынешний Святейший. И папа проникся.

Помню, ему уже был 91 год, я приехал и папе говорю: «А что это у тебя на столе? Какие-то бумажки? Может, порядок навести у тебя на столе?». А на листочке смотрю написано «Кирилл» и время какое-то. А папа: «Нет, не убирай. Я смотрю телепередачи, будильник ставлю, чтобы не прозевать «Слово пастыря». Слушай, какой умный мужик у вас…»

Вот так, несмотря на то, что жизнь его очень сильно била, а все равно Господь так привел, что буквально за несколько минут до смерти, когда был в сознании, папа исповедовался, причастился, и Господь принял его душу.

— Можно сказать, что вы тоже поспособствовали этому вашими беседами?

— Своими беседами — не знаю, но молился. Мы все молились за него, не ссорились, не заставляли изменить свое мировоззрение. Господь по жизни ведет каждого человека. Если человек хочет познать правду, Бога и истину, то Господь это сделает и поможет. А если человек понимает и отвергает — то на него никто уже не может воздействовать. Сам человек выбирает свой путь.

— Мой наставник говорил: «Если только почувствуешь, что ты временщик, то можешь сразу уезжать — горе тебе. Ты ничего не сделаешь. Поэтому ты должен работать везде с таким настроением, что ты там будешь жить и трудиться всю свою оставшуюся жизнь. Вот тогда будет отдача».

Поэтому, куда бы меня не назначали, я трудился с таким настроением. И в Иерусалиме, и в Печорах Псковской области, и в Соединенных Штатах, и в Канаде, и в Мексике, и в Европе, и в Рязани, и в Белоруссии. И сюда приехал, чтобы трудиться всю оставшуюся жизнь и здесь завершить свой жизненный путь. Я приехал не отдыхать, не коротать время, а трудиться, работать и служить вместе со своим народом, со священниками, поэтому будем работать.

— С чего началась ваша служба здесь?

— Первую службу я совершил в Екатерининском кафедральном Соборе. Такая традиция: кто приезжает из епархиальных архиереев в новую епархию, приходит в кафедральный храм, общается с верующими, с прихожанами, со священниками. Так было и у меня здесь. Я сразу посетил Екатерининский кафедральный собор в Краснодаре, пообщался с прихожанами, рассказал им о себе. Я посчитал, что так будет правильно: я к вам приехал, поэтому я о себе вам рассказываю. Если бы вы приехали ко мне, то вы о себе бы рассказывали.

Работы много, перспективы большие. Сегодня у нас есть и семинария, которая нуждается в новом толчке, в изменении ситуации. Мы на архиерейском совете Кубанской митрополии с участием всех наших епископов приняли решение передать или объединить Троицкий собор Екатеринодара с нашей Екатеринодарской Духовной Семинарией. Это будет правильно — у семинарии должен быть храм. Это было мое первое решение — объединить Троицкий собор с нашей Екатеринодарской духовной семинарией. Последовали и другие решения. Я здесь человек новый, поэтому считаю, что надо делать что-то новое, что могло бы стимулировать движение вперед.

Будем работать, никого не осуждая, никого не упрекая, работы всем хватит. Я искренне уважаю покойного владыку Исидора, мы за него молимся, он много здесь потрудился. Трудится здесь хватит еще и мне, и тем, кто будет после меня. Всем хватит работы.

— Когда у людей что-то происходит в жизни, одни говорят: «За что это?», — а другие: «На все воля Божья». Вы как ответите на этот вопрос?

— Когда человек верит в Бога, наверное, он не будет задавать вопрос «За что?», потому что есть за что. Я иногда, когда кто-то мне задает вопрос «За что вы меня так?», да и сам себе говорю: «Подойди к зеркалу». Прежде чем кого-то винить, подойди к зеркалу и посмотри на себя, подумай: ты действительно безгрешный человек? Христианин не задает вопрос «За что, Господи, мне это?»

Я иногда в беседе с близкими людьми говорю, чтобы понять, почему с человеком происходит то или иное событие, и как понять промысел Божий, представьте себе консультацию врача за которой со стороны наблюдает инопланетянин. Что он видит? Приходит пациент — доктор его осматривает, потом выписывает, что ему надлежит поехать на минеральные воды. Приходит другой, врач пишет: «Срочно на операционный стол», — и человека кладут на каталку, выносят и начинают оперировать. Кому-то врач дает сладкие пилюли, кому-то кислые, кому-то делает укол. И вот инопланетянин смотрит и думает: «Какой же у доктора предвзятое отношение к людям! Одному отдых, другому — ванны, третьему — уколы, четвертого — резать начинает. Безобразие какое!»

Но ведь никто, кто понимает работу доктора, его в этом и не обвинит.

Доктор хочет, чтобы люди были здоровыми. Так же, как доктор всем желает здоровья, Господь всем желает спасения, и для каждого человека он применяет свой метод «лечения».

Поэтому не надо говорить: «За что ты меня, Господи, так наказал?». Господь никого не наказывает — он всех любит, но для того, чтобы спасти человека, он знает кому и какую заплатку прилепить, какой горчичник поставить или какую таблетку дать. Надо сказать: «Господи, помоги мне, дай мне терпения перенести вот это. Для чего ты, Господи, это делаешь?».

А ответ простой: для того, чтобы спасти твою душу.

Также Митрополит Екатеринодарский и Кубанский Павел рассказал:

• о новациях, которые уже произошли в вверенной ему епархии,
• о важности знания языков и непредсказуемости судьбы семинариста,
• о том чего он ждет от телевидения и почему нужно больше говорить о хорошем.

Смотреть интервью полностью