Категории: Статьи

Баснословный гурман Крылов: чему не учат в школе

Образ из хрестоматии

Иван Андреевич Крылов — один из первых классиков отечественной литературы. Его басни вошли в школьную программу более полутора веков назад и остаются в ней до сих пор. Но о самом Крылове обычный читатель знает немного, хотя никакой тайны в этом нет.

Родился будущий поэт 13 февраля 1769 года в семье бедного армейского офицера, участника подавления бунта Емельяна Пугачева. Ввиду стесненности семьи в средствах какого-либо системного образования юноша не получил, но всю жизнь занимался самообразованием. Уже в зрелом возрасте самостоятельно выучил греческий и английские языки.

Уже с ранней юности Крылов много писал. Свое первое литературное произведение — комическую оперу «Кофейница» — создал в 15 лет. Впрочем, доходы от литературной деятельности были относительно невелики, поэтому жил поэт в первую очередь на доходы от службы. В молодости трудился подканцеляристом в губернском магистрате Твери. Перебравшись в Санкт-Петербург, начинал приказным служителем в казенной палате. Покинув столицу на рубеже XVIII-XIX вв. работал домашним учителем у детей князя Голицына и его секретарем. После повторного возвращения в Петербург два года служил в Монетном департаменте, а с 1812 по 1841 годы — в Императорской публичной библиотеке Петербурга.

В отечественной словесности Крылов проявил себя как публицист, переводчик, драматург, издатель сатирико-просветительских журналов, но в историю вошел как баснописец. 236 его басен (как оригинальных, так и на заимствованных у Эзопа, Федра и Лафонтена сюжетов) были изданы в 9 прижизненных сборниках и пользовались большой популярностью.

Именно в баснях Крылов ввел в русский литературный язык своей эпохи многое из современного ему языка разговорного — языка улиц и базарной толчеи. Приближение литературного слога к обыденной речи было для современников вновинку. Живая речь выделяла крыловские басни и многие выражения из них стали крылатыми.

Все вышеперечисленное замечательно сочетается с монументальным портретом грузного «дедушки Крылова» из школьных учебников. Но, увы, не делает образ живым. А ведь Иван Андреевич был преисполнен жизнью, в самых раблезианских ее проявлениях. Современники знали его как гурмана и обжору.

Простые радости пиита

«…Не имея семейства… не знал он ни раздирающих иногда душу страданий, ни упоительных восторгов счастия семейственной жизни, — писал о Крылове в своих воспоминаниях современник баснописца, поэт и переводчик М.Е. Лобанов, — Сытный, хотя простой обед, и преимущественно русский, как, например: добрые щи, кулебяка, жирные пирожки, гусь с груздями, сиг с яйцами и поросенок под хреном, составляли его роскошь. Устрицы иногда соблазняли его желудок, и он уничтожал их не менее восьмидесяти, но никак не более ста, запивая английским портером».

Не сдерживал себя баснописец и в гостях. Тот же Лобанов пишет: «Будучи в Павловске и пользуясь расположением императрицы, Иван Андреевич являлся к ней на монарший обед всегда с хорошим аппетитом. В первый день приглашения он сел и начал управляться с блюдами по порядку, ни о чем другом не думая. Тогда Жуковский, сидевший за столом против него, сказал ему: «Иван Андреевич, да пропусти хоть одно блюдо и дай императрице возможность попотчевать тебя», на что Крылов ответил: «А вдруг не попотчует?».

От первого лица

А вот воспоминание самого Ивана Андреевича об одном из обедов в императорском дворце. Прочувствуйте, сколько в нем страсти:

«Первый раз ехал и думал — ну, царские повара накормят! А что вышло? Убранство — одна краса, а еды не видно. Первым подали суп: на донышке какая-то зелень, морковки фестонами вырезаны, и все будто на мели стоит, потому что самого супа только лужица.

Стали обносить пирожками. Мне показались они не больше ореха. Захватил я два, а камер-лакей уже удрать норовит. Придержал его за пуговицу и еще парочку снял.

Дальше — рыба: гатчинская форель, но такая мелюзга, куда меньше порционной! За рыбою пошли французские финтифлюшки. Как бы горшочек опрокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичи кусочки, и трюфелей обрезочки — всякие остаточки. На вкус недурно. Хочу второй горшочек взять, а блюдо уже далеко. Что ж это — только пробовать дают?

Наконец добрались до индейки. Ну, думаю, отыграюсь! Принесли серебряный поднос, а там лишь ножки и крылушки, на маленькие кусочки обкромленные, рядышком лежат, а сама птица не резаная в середине пребывает. Взял я ножку, обглодал, положил на тарелку. Смотрю — у всех гостей на тарелке по одной косточке. Пустыня пустыней! Тут царица заметила, что я грущу, велела мне еще подать. Так и заполучил кусок…

А сладкое? Стыдно сказать — пол-апельсина. Нутро природное вынуто, а взамен желе с вареньем набито. Со злости с кожей я его и съел».

Много ли человеку надо?

По воспоминаниям Василия Жуковского, Крылов любил говаривать, что за стол надо садится подобно скрипачу, чтобы свободно действовать правой рукой. Также Иван Андреевич любил соревноваться в гастрономических поединках — кто больше съест, тот и победитель. Не многие осмеливались с ним состязаться в этом деле, а кто осмеливался — проигрывали.

В.А. Оленина, дочь близкого друга Крылова вспоминает, как Иван Андреевич приходил к ним на Масленицу:

«…У нас приготовлялись блины различных сортов. Между прочим, подавались и полугречневые блины, величиной в тарелку и толщиной в палец. Таких блинов, обыкновенно с икрою, Иван Андреевич съедал в присест до тридцати штук».

Фрейлина императорского дворца А.О. Смирнова-Россет, состоявшая в дружбе с Крыловым, в мемуарах пишет, что, когда Крылов приходил к ней на званый обед, для него специально готовили русские блюда — борщ с уткой, щи, салат с пшенной кашей, кулебяка, жареный поросенок под хреном.

А вот какую ситуацию описывали гости, приглашенные однажды на макароны к графу В.В. Пушкину:

«Иван Андреевич на обед опоздал. «Семеро одного не ждут», — сказал граф, и сели за стол. Когда уже оканчивали третье блюдо — это были макароны — наш Иван Андреевич шасть в двери. «А! Виноват! – сказал весело граф, — Так вот вам и наказание». Он наложил горою макаронов, так, что они уже ползли с вершины, и подал виновному. Крылов с честью вынес это наказание. «Ну, — сказал граф, — это не в счет, теперь начинайте обед с супу по порядку». И третьим блюдом Ивана Андреевича опять была точно такая же гора макаронов, потом обед продолжался своим порядком. В конце обеда гости графа Пушкина спросили Крылова — что же сделается с его желудком? «Да что ему сделается, — отвечал он, смеясь, — я, пожалуй, хоть теперь же еще готов провиниться»».

Вставая из-за стола, Иван Андреевич, помолившись на образа, всегда произносил: «Много ли человеку надо?», — чем вызывал всеобщий хохот.

Взгляд со стороны

Самое подробное описание Крылова за обедом оставила Н.М. Еропкина, внучка близкого друга и благодетеля Ивана Андреевича А.М. Тургенева.

«…Я отлично помню этот последний обед Крылова у дедушки. Была уха с расстегаями, которыми обносили всех, но перед Иваном Андреевичем стояла глубокая тарелка с горою расстегаев. Он быстро с ними покончил и после третьей тарелки ухи обернулся к буфету. Емеля знал уж, что это значит, и быстро поднес большое общее блюдо, на котором оставался еще запас.

…Телячьи отбивные котлеты были громадных размеров – еле на тарелке умещались, и половины не осилишь. Крылов взял одну, затем другую, приостановился и, окинув взором обедающих, быстро произвел математический подсчет и решительно потянулся за третьей… «Ишь, белоснежные какие! Точно в Белокаменной», – счастливый и довольный поведал он. Покончить умудрился раньше других и, увидев, что на блюде остались еще котлеты, потребовал от Емели продолжения.

Громадная жареная индейка вызвала неподдельное восхищение. «Жар-птица! — твердил он и, обратившись ко мне, жуя и обкапывая салфетку, повторял: «У самых уст любезный хруст!»… Потом появились нежинские огурчики, брусника, морошка, сливы… «Моченое царство, Нептуново царство!» – искренне радовался Крылов, как вишни проглатывая огромные антоновки…

Обыкновенно на званом обеде полагалось в то время четыре блюда, но для Крылова прибавлялось еще пятое. Три первых готовила кухарка, а для двух последних призывали всегда повара из Английского собрания – Федосеича. На этот раз он готовил страсбургский пирог и сладкое – что-то вроде гурьевской каши на каймаке. Федосеич глубоко презирал страсбургские пироги, которые приходили из-за границы в консервах. «Это только военным в поход брать, а для барского стола нужно поработать», – негодовал он и появлялся с 6 фунтами свежайшего сливочного масла, трюфелями, громадными гусиными печенками и начинались протирания и перетирания. К обеду появлялось горою сложенное блюдо, изукрашенное зеленью и чистейшим желе.

При появлении этого произведения искусства Крылов сделал изумленное лицо и, обращаясь к дедушке, с пафосом, которому старался придать искренний тон, заявил: «Друг милый и давнишний, Александр Михайлович, зачем предательство это? Ведь узнаю Федосеича руку! Как было по дружбе не предупредить? А теперь что? Все места заняты!» – с грустью признавался он.

«Найдется у вас еще местечко?» – утешал его Александр Михайлович. «Место-то найдется, — отвечал Крылов, самодовольно посматривая на свои необъятные размеры, – но какое? Первые ряды все заняты, партер весь, бельэтаж и все ярусы тоже. Один раек остался… Федосеича в раек, – трагично произнес он, – ведь это грешно…»

Непонятно, как мог он поглощать столько жира? Все прочие брали по небольшому кусочку, находили, что очень вкусно, но очень тяжело. Наконец Крылов, утомленный работой, нехотя опускал вилку, а глаза все еще с жадностью следили за лакомым блюдом.

Но вот и сладкое… Иван Андреевич опять приободрился. «Ну что же, найдется еще местечко?» – острил дедушка.

– Для Федосеича трудов всегда найдется, а если бы и не нашлось, то и в проходе постоять можно, – отшучивался Крылов».

Рябчик не виноват!

Читая эти воспоминания Еропкиной (а мы публикуем их с большими сокращениями) понимаешь, отчего истории о застольных подвигах Крылова при его жизни рассказывались светскими шутниками, как анекдоты. Даже смерть Ивана Андреевича превратилась в байку про еду.

Дескать, была у Крылова привычка не отрываться от тарелок до тех пор, пока набитый живот не упрется в край обеденного стола. Знавший об этом слуга придвигал стул Ивана Андреевича на четко отмеренное расстояние и тем регулировал «режим питания» барина. Но однажды старый слуга заболел, а подменявший его неопытный лакей поставил стул слишком далеко. К обеду подали рябчиков. Иван Андреевич ими чрезмерно увлекся. А поскольку живот никак не упирался в столешницу (стул стоял не там, где обычно) вовремя не остановился и объелся до смерти.

На самом деле, это выдумка. Умер Иван Андреевич 21 ноября 1844 года от жестокой простуды, перешедшей в воспаление легких, что в ту пору еще не лечили. Баснописец круглый год жил с открытыми окнами, потому что любил свежий воздух и кормить из окна с руки голубей. За этим занятием и простудился.

Так что смерть Крылова все-таки связана с едой. Но не с обжорством.

При подготовке использованы материалы книг «И.А. Крылов в воспоминаниях современников» под ред. В.Э. Вацуро; О.Д. Голубева «И.А. Крылов»; Е.Н. Цимбаева «Крылов И.А.»; М.А. Гордин «Жизнь Ивана Крылова»; А.М. Гордин «Крылов в Петербурге».

Авторы: Алексей Куликов